Больница боткина - "спасибо" доктор

Я хочу рассказать историю о больнице Боткина. Желание рассказать вызвано ужасом бессилия. Мою маму там убили. Я знаю этих людей. И ничего не могу сделать. Ничего не могу доказать. Но я точно знаю, что никаких доказательств обратного нет и у них. У них, я так понимаю, это система. Система уничтожения людей, которых они приговорили. Может быть, эта информация кому-то поможет.
Моя мама болела давно. Она научилась полноценно жить, имея очень серьезное заболевание. Я не знаю, чего ей это стоило. Но она справилась. Вышла замуж, родила ребенка, 40 лет отработала на государственном предприятии, где труд ее отмечали благодарностями и наградами. Я хочу отметить, что она вела абсолютно правильный образ жизни. Но, к сожалению, приходилось периодически обращаться к врачам, в больницы. Ей делали переливания крови несколько раз (не знаю сколько, я была тогда ребенком). Вероятно, тогда не было нужного контроля над качеством крови – ее заразили вирусным гепатитом. Я хочу подчеркнуть – в этой болезни (она основная, записанная в свидетельстве о смерти) она не виновата, виноваты врачи. Моя мама имела гигантскую волю к жизни, такой сейчас не встретишь. Но со “специалистами” больницы Боткина ей уже было не справиться.
В какой-то момент нам пришлось обратиться в эту больницу. Очень добрая доктор Ю.М. сказала, что теперь, чтобы поддерживать жизненные силы, нам надо будет обращаться в эту больницу примерно 1 раз в полгода. И, по началу, так и было – плановое лечение примерно 1 раз в полгода. Потом чаще. Я не могла понять, почему с каждым нашим новым визитом отношение врача к нам становится все более отчужденным, более агрессивным. Теперь поняла – это не вписывалось в методику лечения. Согласно этому лечению, мама уже давно должна была уйти, а она все жила и опять приходила с надеждой вылечиться. Это бесило.
Я как-то в часы приема хотела с ней поговорить. Моя смертельно больная мама сказала – “Не надо, не ходи. У Ю.М. очень плохое настроение”. Те, эта врач, своей больной, тяжелой больной четко показывала свое дурное настроение. Когда то мама учила меня – не бывает плохого настроения, бывает плохое воспитание. В данном случае можно добавить – это не только воспитание, это преступное отношение к своим обязанностям.
И какое облегчение было в ее голосе, когда, едва повернув голову, она сквозь зубы произнесла – “Осложнение основного заболевания. Больная в реанимации. Все вопросы туда”. Так отвечает единственному близкому родственнику врач, лечивший пациента несколько лет. Ну все. Дождалась. Избавилась.
Кровотечение, из-за которого она попала в реанимацию, было спровоцировано падением. Ее послали делать никому не нужный рентген головы. Лежачую больную. Одну. Без сопровождения. Оставляешь человека в платной палате государственной больницы, и находишь его всего в синяках. И никаких объяснений. У Ю.М. плохое настроение. К ним нельзя.

Дальше реанимация. История отдельная и, пожалуй, основная. Моя мама много лечилась. Мы видели реанимации в разных больницах, разных видели там врачей. Но такого ужаса нет нигде. Я полагаю, что это связано с большим количеством одиноких, никем не защищенных людей, проходящих через эту реанимацию. Специфика больницы Боткина.
В 10 утра в четверг 11 октября началось кровотечение. Мама позвонила, сообщила, что ее переводят в реанимацию. Далее телефон у нее отняли. По какой причине? Человек находится в сознании, почему ему нельзя общаться с родными? Отнюдь не наличием тонкой электроники, работу которой включенный телефон может сбить, это обосновано. Совсем другим. Человек может сообщить, что с ним происходит.
Я высочайшим соизволением была допущена в помещение реанимации в кабинет врача 3 раза.

14 00 четверг 11 октября. Врач пригласила меня в кабинет. Сообщила, что состояние мамы тяжелое. Ей вставили через нос зонд, останавливающий кровь. На вопрос чем я могу помочь, ответила, что кроме предметов ухода (памперсы, пеленки, салфетки) ничего не нужно. Почему? Я консультировалась с врачами. Есть много лекарств, останавливающих кровь, значительно лучших, чем положено по ОМС. Они, вероятно, приговорили ее сразу.
-Дайте взглянуть на нее хоть секунду.
-Нет.
-Она стала более заразной, чем когда находилась в 8 отделении?
-Не знаю – приказ главврача.
Теперь я знаю, что она находилась в 6-7 метрах от меня

11 00 пятница 12 октября. А.В. объясняет, что состояние тяжелое, но шанс выбраться в этот раз 50%. Именно этот высокий процент стал решающим, когда я рискнула не увести ее оттуда сразу, как только увидела “лечение” своими глазами. Зачем было врать. Ведь знал, какая следующая смена. Мама была общительным человеком. Некоторым ее подругам из больницы эти имена знакомы – удалось выжить. Ничего, кроме гримасы ужаса они не вызывают. Вряд ли это неизвестно завотделением. Вполне приличный человек, вызывающий доверие. Сказал бы правду, и я забрала бы ее немедленно. Человек был бы окружен родными.
Вообщем, я поверила этим 50%.
Кстати, у персонала реанимации телефоны работают. И мне удалось поговорить с мамой. Она в полном сознании.
-“Не волнуйся, я выберусь.
-Как там мальчишка?
-Здесь очень холодно“.
Она, действительно все время мерзла. Даже попросила взять с собой наше домашнее теплое одеяло из 8 отделения. Потом я увидела его в мешке в их кладовке.
А дальше была следующая смена: А.Е. и М.З.

11 30 суббота 13 октября. Звоню в дверь реанимации 1 раз – нет ответа. Жду минут 5. Наверное, не слышали. Понимаю много звонить нельзя. Жду долго. Не открывают. В итоге я звонила 3 раза. Открыли. Диалог с А.Е.
-Это вы звонили? Никто не должен вам сразу открывать. Не надо звонить так много. Меня это раздражает.
(работай с бетономешалкой, а не с людьми. Ее хоть выключить можно. А раздражающего человека, наверное, придется убить, иначе может продолжить раздражать).
-Как состояние К…?
-Стабильно тяжелое.
-Кровоостанавливающий зонд вынули?
-Да, вынули. Кровотечение остановлено. Проводится лечение.
И что-то в стандартных формулировках настораживало.
И через полминуты я увидела своими глазами все реанимационное лечение.
Мама лежала одна в помещении. Привязанная к кровати, прикрытая двумя тонкими одеялами без пододеяльника или хотя бы простыни. В сознании. Ни одной трубочки, капельницы, катетера, ни одного прибора в помещении (даже подставки для капельницы). Ничего. Я подбежала к ней и первое, что она попросила – “Юля, развяжи меня. Я очень замерзла”. Одновременно с этим вбежал А.Е:
-“Что вы себе позволяете?”
(я позволила себе лишь убедиться в том, как лечат маму, ибо его слова доверия не вызывают).
-“Если бы я пришел в вашу квартиру и упал там – это было бы по вашему нормально?”
Честно говоря, даже не знаю, что на это ответить.
-“Вы только высказываете претензии. Вместо того, чтобы убирать за ней гно!
Она встала, выдернула зонд, и я приказал ее зафиксировать“ (две минуты назад говорил, что зонд вынули).
Человек в полном сознании очень замерз, пытался кого-то позвать – но никого нет – одна в большом помещении. Реанимация ведь – все заняты. Не до больного, которому 72 года. А голос слабый. Она просто хотела согреть себя, не мучиться от холода. Как-нибудь согреться. Найти свое одеяло. Судя по высказываниям “доктора” наверное, хотела в туалет. Ее никто не стал слушать. Привязали и оставили одну (чтоб не раздражала).
Я видела реанимацию Елизаветинской больницы. Вменяемые врачи пускают родственников на минутку к больному. Но там, действительно скрывать нечего. Несколько коек (если тебя убьют, то хотя бы можно найти свидетелей), стол дежурного врача или медсестры (ну хоть кого-то) прямо в помещении, где больные. Мама была абсолютно одна. Привязанная. Не имеющая сил позвать на помощь. Она и здоровая говорила очень тихо. Представьте себя привязанным к кровати с 30 литрами жидкости на животе (у мамы был огромный асцит). Долго протянете? Даже со здоровым сердцем. Острая сердечнососудистая недостаточность – одна из причин смерти.
Далее зашел М.З. Я никогда в казенных учреждениях не видела людей со столь выраженной печатью дегенеративности на лице (по этой фразе каждый выживший его больной называет его имя отчество).
“С вами была проведена беседа. Посещение больных в реанимации запрещено. Это приказ главврача. Иначе меня лишат премии “

Господи, неужели он кого-то реально спас? И ему платят премии?

Мне было дорого каждое ее слово. Каждый момент ее жизни. Я уверена, что лишний раз она никого бы не потревожила. Она до последнего была в сознании. Почему мне нельзя было побыть с ней последние часы ее жизни? Со мной их было бы больше. Если человек смертельно болен и должен умереть завтра, а “врачи”, сдавая смену, все подчищают и делают так, что она умирает сегодня – это все равно убийство. Но какие молодцы! Не передали по смене лишних проблем (время смерти 9:15). Правда, достойны премии?
Я готов была убирать за ней все что угодно. Я хотела быть рядом с ней. Я долго не уходила. Я пыталась найти главврача или его зама или какого-нибудь ио. Нет. Никого в субботу в больнице Боткина нет главнее двух божков, поставленных определять время человеческой жизни.
Почему сразу не забрала? Звучали в голове 50% возможности выжить.
Договорилась перевести маму в платную реанимацию другой больницы, в воскресенье в 12:00. И об этом (в чем, бесспорно, виновата) сообщила в реанимации Боткина. Этим, видимо лишила маму последнего шанса выжить. Ведь в нормальной реанимации ее бы вытащили. И она бы рассказала, как ее “лечили”. И М.З. лишился бы премии.

Я написала отказ от претензии по лечению. Почему? Как можно иметь претензии к тому, чего не было? Я подписала, что не имею претензий к врачам – я их там не видела. К убийцам я претензии имею.

Моя мама 40 лет работала на наше государство. Работала с полной отдачей. Верила, что в государственной больнице ее вылечат или хотя бы поддержат.
Она почему-то до конца жизни любила свою страну. У меня с этим большие проблемы. Я педагог по образованию и каждый день общаюсь с большим числом наших юных сограждан. По идее я должна учить их любить наше государство. Наверное, я так и буду делать в силу своих обязанностей. Но не рассказать любимым детям о том, что в этой стране с тобой будет, когда ты выработаешь свой ресурс, вряд ли смогу. С тобой справится одна смена реаниматологов. Передаст по смене труп. Получит премию.
Наверное, стоит написать письмо в международную организацию по защите прав человека. Не скажу про другие, но конкретно эту реанимацию (22 отделение, зав А.В.) нужно оснастить независимыми камерами видеонаблюдения. Там убивают.